Домино́ — игра, в процессе которой выстраивается цепь костяшек («костей», «камней»), соприкасающихся половинками с одинаковым числом очков.

Костяшки домино произошли от всем известных игральных костей. Стандартный набор домино включает в себя 28 костяшек. Костяшка домино представляет собой прямоугольную плитку. Её лицевая сторона разделена линией на две квадратные части. Каждая часть содержит от нуля до шести точек. В специализированных наборах домино возможное количество точек может доходить до девяти, двенадцати, пятнадцати или восемнадцати.

Количество костяшек в домино рассчитывается по формуле: [(n+1)×(n+2)]÷2, где n — максимальное количество точек. К примеру уже вышеописанный «стандартный» набор включает в себя [(6+1)×(6+2)]÷2 = 28 косточек

Оборотная сторона костяшки обычно ровная. Домино делают из кости (простой или слоновой), пластика, металла или дерева. Иногда в качестве домино используют карточную колоду. Помимо традиционного домино, существует множество других разновидностей этой игры.

Dominoes are a game, and the game is a play, a divine play. It is constructed on the duality of each playing piece, the double. If one side cannot fit, perhaps the other will. The game of dominoes is a simple one, and its mathematical algorithm is not complex but the number of possible combinations is very great, almost infinite. In Asia (the game was invented in China in the twelfth century) dominoes are considered as a tool for telling the future, a kind of magic. The Chinese believe the game is programmed with a universal law of harmony, and that dominoes are a model of the world. The game was probably brought to Europe by Marco Polo. Dominican monks loved to play it: The name is linked to God: Dominus vobiscum! «May God be with you!» says the Catholic priest at the beginning of a service. «Benedicamus domino!» «God bless!» one abbot, a passionate player of dominoes, is reported to have said during a game.

Avvakumov took the game and played until it the dominoes formed Lenin’s tomb. The game is endless, and through out its course, figures and shapes constantly come together and fall apart. They are all transient, all only illusive. But the appearance itself, the game itself is more durable, tougher than diamonds.

A mausoleum, of course, is not a mere game of numbers. But if we extend the idea of a game, then there is no architecture, there is only a game of numbers and shapes or a game of names and meanings that sinks into nothingness, like the «name and ashes» of the doge’s epitaph. A tomb gives birth to nothing. But it produces, it is productive. Does play give birth to anything? For all the glory of its infinity, the game gives birth to nothing. The game does not know what birth is. Does nature give birth? It gives birth and cuts down, it gives birth and discards and gives birth to itself only. Thus it gives birth to nothing. The eternal return of the same old thing.

Ivan Chechot, Architecture Born of Disillusionment and Hope, 2008

Домино - это игра, а игра – это Игра, божественная игра. Построена она на двойственности каждой кости, на двойке. Не подходит одна сторона, может быть, подойдет другая. Домино - простая игра, ее математический алгоритм несложен, но количество сочетаний очень велико, стремится к бесконечности. На востоке (где в Китае его изобрели около 12 века) домино считают инструментом для предсказания судьбы, там это магическое средство. Полагают, что в этой игре запрограмирован универсальный закон гармонии, и что домино это модель мира. В Европу эту игру скорее всего привез Марко Поло. В нее любили играть доминиканские монахи. Название связано с Господом: Dominus vobiscum! Да пребудет Господь с Вами! – начинает службу католический священник. Benedicamus domino! - Благослови, Господь! – якобы воскликнул один абат, страстный любитель игры.

Играли играли, и вдруг - сложился мавзолей для Ленина. Ладно бы сложился, так ведь еще угодил в Сан Стае. Что он здесь делает? Неужели сам явился или все-таки вызван сюда каким-то духом?

Объект художника говорит мне примерно так: мавзолей сложился в процессе мировой игры. Игра бесконечна, в ходе ее постоянно складываются и распадются фигуры. Все они преходящи, все только кажимость. Но сама кажимость, сама игра прочнее и тверже алмаза. Мавзолея, конечно, нет, это только игра чисел. Но тогда, приходится продолжить эту мысль, и архитектуры никакой нет, есть только игра чисел и  форм или игра имен и значений, которая уходит в ничто, как «имя и прах». Мавзолей ничего не родит. Но он продуцирует, он продуктивен. Родит ли что-нибудь игра как принцип? При всей ее роскоши, бесконечности, мне кажется, она ничего не родит! Она не знает, что это такое. Родит ли природа? – Родит и косит, родит и бросает и родит только самое себя. Так что, думаю, что и она, в конечном счете, ничего не родит.  Вечное возвращение того же самого.

Иван Чечот, Рождение архитектуры из духа разочарования и надежды, 2008